Куда и почему движутся нормы общественной нравственности?

Нравственный гомеостаз — основа социального здоровья. С. Белкин.

 

Добродетели нельзя разучиться.

Луций Анней Сенека

 

Что, собственно, меня как гражданина страны, как участника деловой, политической и культурной жизни, в этой теме волнует? То же, что и многих… Меня волнует ощущение того, что наше общество морально деградирует, что общественные нравы падают, а нормы размываются.

Я не могу, например, принять употребление нецензурной лексики в обычном каждодневном общении без учета половых и возрастных отличий, без учета обстоятельств места и времени. Я не могу принять в качестве нормы такую свободу сексуальных отношений, которую я считаю половой распущенностью и безответственностью. Мне не нравится, что школы и детские сады вынуждены держать охранников. Мне не нравится, что в общественном транспорте не уступают места старикам. Мне не нравится…

Да много чего еще мне не нравится. И не только мне: ‘Низкое — поведение, жаргон, стиль, вкусы — стало престижным. ‘Моральная неустойчивость’ теперь переведена в ранг сверхдостоинства и именуется внутренней раскрепощенностью, освобождением от комплексов. Детей призывают ‘стучать’ на родителей и педагогов омбудсмену — уполномоченному по правам ребенка. Ловкачество тоже многими одобряется. Про таких людей говорят: ‘умеет устроиться’, ‘умеет жить’, ‘молодец, вовремя подсуетился’. Стыд объявлен пещерным предрассудком. Совесть же все больше упоминается не сама по себе, а в правозащитной идиоме ‘свобода совести’1. Но мне скажут: это все мелочи. Раздражающие, но мелочи, относящиеся в основном к области правил поведения. А что касается опасений по поводу морали, то скажут, что это я сам ‘морально устарел’, не успеваю за прогрессом. Если же говорить не о бытовом поведении, а о ‘прогрессе’, то мою обеспокоенность и тревогу за будущее вызывает движение к таким вот ‘высшим ценностям’:

— мораль — самоутешение раба;

— секс — простое и доступное удовольствие;

— свобода — это защита прав, но не обязанностей;

— богатство — мерило успеха;

— бедный — дурак;

— богатый — умный;

— реформа — это разрушение;

— прогресс — это рост потребления;

— патриотизм — прибежище негодяев;

— музыка — это пять нот и два ритма;

— изобразительное искусство — это ‘концептуальные’ и ‘актуальные’ инсталляции;

— литература — это хорошо продаваемые тексты;

— наука и культура — это то, подо что можно неплохо ‘пилить’ госбюджет.

Навязываются ли эти ценностные нормы обществу? Да, навязываются. Навязываются и соответствующие нравственные нормы, призванные эти ‘ценности’ охранять и придавать им ореол моральной чистоты. Движутся ли в этом направлении (пока еще отличающиеся) нормы большинства? Да, движутся.

Так что же это — вечный, во все времена одинаковый, регулярно повторяющийся ‘конфликт поколений’ или помимо социальной диалектики есть и нечто более существенное? Как научиться отличать ‘вековые колебания’ от тревожных и опасных тенденций современного мне общества, раздражающие мелочи — от гибельного следования ложными путями к ложным целям? Что нужно знать приверженцам одних нравственных норм о приверженцах другим нормам? Что надо знать богатым о бедных, молодым о старых, образованным о необразованных, атеистам о религиозных, христианам о мусульманах, русским о нерусских и т.д., чтобы их неизбежная совместная жизнь и взаимодействие были более гармоничными? Что должны знать политики, чтобы все это нравственное разнообразие приводить в гармоническое взаимодействие, не допускать социальной вражды, порождаемой конфликтом нравственных норм?

Попробуем хоть немного в этом разобраться, поскольку только глубоко исследованная и широко, массово понимаемая природа и динамика общественных нравственных норм могут дать надежду на целенаправленное поддержание общественной нравственности на желаемом уровне. Все прочее — стихия, борьба без правил, в которой безнравственность побеждает нравственность.

Что говорят социологи

Во все времена и у всех народов падение общественной нравственности вызывало опасения, лучшие умы человечества погружались в эту проблематику и высказывали множество суждений принципиальной важности, все религии мира проблемам морали уделяли самое пристальное внимание, а в сфере рационального знания сформировалась целая наука — этика, наука о морали. Но только с появлением социологии появилась возможность посмотреть на ситуацию более или менее объективно.

Вот данные опросов ВЦИОМа 2007 года, имеющих отношение к теме общественных нравов2.

Первое. Отношение к таким словам-символам, как ‘порядок’, ‘собственность’, ‘социализм’, ‘бизнес’ и др.3.

Наиболее позитивно общественным мнением воспринимаются понятия: ‘порядок’ (58% положительных отзывов) и ‘справедливость’ (49%), а также ‘стабильность’, ‘достаток’, ‘свобода’, ‘патриотизм’ (35-38%), ‘русские’, ‘права человека’, ‘труд’, ‘успех’ (31-34%). Отрицательные эмоции эти слова-символы вызывают не более чем у 3% опрошенных. Понятия ‘социализм’, ‘коммунизм’, ‘СССР’ для респондентов старшего возраста имеют большее значение, чем для молодежи. Они вызывают положительные эмоции у 3-5% опрошенных 18-24 лет и 14-25% респондентов 60 лет и старше. Для старших поколений также более значимы, чем для молодежи, понятия ‘справедливость’, ‘труд’, ‘патриотизм’. Но менее важны символы ‘русские’, ‘свобода’, ‘достаток’, ‘богатство’, ‘собственность’, ‘бизнес’, ‘успех’, ‘комфорт’, ‘прогресс’. Наиболее негативно россияне воспринимают понятия: ‘элита’ (41%), ‘нерусские’, ‘капитализм’, ‘революция’, ‘Запад’ (23-29%).

Второе. Хотели бы русские жить в обществе социального равенства и достижимо ли оно в принципе?4

Равны ли люди от рождения? Мнения на этот счет разделились практически поровну. 47% опрошенных полагают, что люди рождаются равными, а неравными их делают социальное окружение и общество в целом. 49% придерживаются прямо противоположной точки зрения — на их взгляд, люди рождаются неравными, имеют принципиально разные способности, таланты и стартовые возможности. При этом россияне в возрасте до 35 лет склоняются к ‘либеральной’ идее изначального неравенства людей (55-56% против 42%), а опрошенные в возрасте 60 лет и старше — к ‘социалистической’ идее об изначальном равенстве всех людей (53% против 40%).

Почти две трети (60%) склоняются к мнению, что социальное равенство в принципе недостижимо, ведь люди обладают разными возможностями, способностями, талантами. В реализуемость принципа социального равенства верят меньше трети респондентов (29%). В то же время две трети россиян (63%) хотели бы жить в обществе социального равенства.

Третье. Как с точки зрения россиян изменились качества наших сограждан и морально-нравственный климат в обществе5.

За последние 10-15 лет россияне стали более циничными (полагают 54% опрошенных, в то время как 14% считают, что менее циничными) и более образованными (43% против 34%), но менее честными (66% против 9%), менее душевными (62% против 10%), менее доброжелательными (63% против 11%), менее искренними (63% против 9%), менее бескорыстными (67% против 8%), менее патриотичными (60% против 17%).

По мнению респондентов, ослабли и такие качества, как взаимное доверие (65% против 9%), верность товарищам (49% против 12%), способность к сотрудничеству (35% против 27%), трудолюбие (43% против 30%). Относительно активности, инициативности окружающих людей мнения неоднозначные: 35% полагают, что эти качества усилились, и немногим большее число опрошенных (40%) считают, что они ослабли. По сравнению с 2005 годом несколько увеличилась доля тех, которые считают, что усиливаются активность и инициативность наших сограждан (с 30% до 35%), их образованность (с 37% до 43%) и трудолюбие (с 25% до 30%)

Морально-нравственный климат в обществе в целом за последние годы изменился в худшую сторону, отмечает большинство респондентов (61%). На позитивные сдвиги указывают 15% опрошенных, и 18% не фиксируют изменений. За два года возросла доля тех, которые считают, что положение дел улучшилось (с 7% до 15%), и уменьшился процент тех, которые отмечают ухудшение (с 79% до 61%).

Основные нормы морали не подвержены влиянию времени, они всегда актуальны, полагают 60% россиян. Напротив, 35% опрошенных считают, что многие моральные нормы сегодня устарели. Первая точка зрения доминирует во всех возрастных группах, за исключением самой молодой (18-24 лет). Еще два года назад оба суждения имели практически одинаковое число сторонников (по 47-48%), сейчас очевиден крен в сторону неизменности моральных принципов.

‘Я лучше не добьюсь успеха в жизни, но никогда не переступлю через моральные принципы и нормы’ — этим тезисом руководствуются 55% опрошенных. А 35% респондентов отмечают, что для достижения успеха иногда приходится нарушать моральные принципы. Среди опрошенных до 35 лет преобладает мнение, что ради успеха можно переступать через нормы морали, в группах старше 35 лет больше тех, для кого соблюдение норм морали важнее успеха в жизни. В 2005 году ‘прагматиков’, готовых нарушить моральные нормы, было чуть больше — 40%.

Четвертое. Какие поступки и явления россияне считают недопустимыми и как, с точки зрения опрошенных, государство и общество должны реагировать на эти поступки6.

Самыми аморальными поступками общественному мнению представляются: употребление наркотиков (92% опрошенных), плохое воспитание детей, заброшенность и беспризорность (91%), жестокое обращение с животными (82%). Большинство респондентов не находят оправдания таким поступкам и явлениям, как пьянство (82%), хамство, грубость, нецензурная брань (76%), обогащение за счет других (74%), проституция (72%), публичное проявление неприязни к представителям других национальностей (68%), дача и получение взятки (66%), деловая необязательность (62%), уклонение от уплаты налогов (61%), гомосексуализм (56%). Каждый второй опрошенный категорически осуждает уклонение от службы в армии (49%), присвоение найденных вещей, денег (48%), супружескую измену (46%), сопротивление милиции (45%). Существенно реже респонденты проявляют нетерпимость к безбилетному проезду в общественном транспорте (35%), а также к абортам (29%).

По сравнению с 2005 годом отношение россиян к этим поступкам и явлениям в основном сохранилось. При этом возросла доля тех, которые осуждают взяточничество (с 62% до 66%), уклонение от уплаты налогов (с 54% до 61%), уклонение от службы в армии (с 40% до 49%), сопротивление милиции (с 40% до 45%), а также хамство, брань (с 71% до 76%).

Среди этих поступков наиболее распространены пьянство (64%), хамство, грубость, брань (52%). Около трети опрошенных (36-37%) довольно характерными явлениями считают употребление наркотиков, обогащение за счет других, взяточничество, плохое воспитание детей, заброшенность и беспризорность. К поступкам, встречающимся нечасто, россияне, как правило (39-41%), относят жестокое обращение с животными, деловую необязательность, уклонение от службы в армии, безбилетный проезд в общественном транспорте, публичное проявление национальной нетерпимости.

К крайне редким явлениям общественное мнение причисляет гомосексуализм (38%).

Частным делом каждого человека, в которое государство и общество не должны вмешиваться, значительная часть опрошенных считают аборт (55%), супружескую измену (51%), а также гомосексуализм (34%). За два года число отметивших в этом ряду аборты снизилось на 5%. Немало и тех, которые полагают, что эти поступки должны быть предметом общественного порицания (18-27%). Общественное мнение склоняется к тому, что уголовно наказуемым должны быть плохое воспитание, безнадзорность детей (49%), плохой уход за больными, престарелыми, инвалидами (35%). За все остальные перечисленные поступки лучше всего наказывать штрафом.

Приведенные данные достаточно красноречивы и подтверждают наши интуитивные и эмоциональные опасения, наше ощущение падения нравов. В то же время эти данные дают основания считать, что если не состояние морали, то сами моральные принципы в обществе высоки, что критерии добра и зла не изменились, что люди неравнодушны к распространению пороков, осуждают их.

В чем же дело?

Что говорят философы

Философы дольше, чем кто-либо, изучают проблемы морали. Одна из древнейших наук, ставшая частью современной философии, — этика, наука о морали. К сожалению, однако, большая часть знаний о морали, добытая учеными, остается знанием самих ученых. Прямого влияния на общественную жизнь эти размышления и факты, представленные в форме научных статей, социологических опросов и т.п., оказывают драматически мало. Их не читает широкая публика, ими не пользуются — по крайней мере во благо — и влиятельные политические и экономические силы. Научное — философское и социологическое — знание о морали пока не стало фактором, улучшающим общественные нравы. Философы философствуют или ретиво обслуживают очередной передел собственности, придавая ему флер естественного хода вещей. Попытки политиков, публицистов, педагогов и пр. обратиться за поиском истины к сокровищнице философских научных знаний наталкиваются или на трудно преодолимую преграду специфической терминологии, или на еще более опасную вещь: неразбериху и путаницу в понятиях и терминах в пределах самого научного информационного поля.

Если использовать понятия ‘мораль’ и ‘нравственность’ как синонимы (а мы это видим в большинстве философских работ, посвященных проблемам этики), ускользает возможность извлечь практическую пользу для дня сегодняшнего. Попытки философски осмыслить очевидное изменение общественных нравов без различения понятий ‘нравственность’ и ‘мораль’ с неизбежностью приводят к признанию подвижности не только нравов, но и моральных норм. А если моральные нормы изменяются так же быстро, как и общественно-политические состояния общества, то морально оправданно все. Если нет неизменных или очень слабо меняющихся на протяжении столетий моральных норм, возникает ситуация, которую в других понятиях Достоевский обозначил как ‘без Бога все дозволено’.

Что говорит Церковь

То, что и всегда говорила. И с теми же практическими последствиями, что и сто, и тысячу лет назад. Для Церкви в этом вопросе нет неясностей — ни в вопросе о природе морали и отпадений от нее, ни в методах лечения. Религиозные учения и проповеди понятны, общедоступны и общеизвестны. Но в связи с обсуждаемой проблемой необходимо указать на два факта. Первый — далеко не все люди веруют в Бога, еще меньше — в Христа, и совсем уж немногие следуют нормам христианской нравственности. Второй — эффективность влияния религиозных моральных норм и принципов на нравственность ‘внецерковной’, ‘внерелигиозной’ части общества невелика, чтобы не сказать удручающе мала. Если к настоятельным рекомендациям Церкви ‘жить праведно’ мало прислушиваются не одну сотню лет кряду, то как минимум надо что-то делать еще. Следует также не забывать, что любая религиозная традиция исключает возможность существования атеистического нравственного сознания. Атеизм фактически приравнивается к безнравственности, что весьма затрудняет общественный диалог. Вред наносит и другая крайность: негативная, уничижительная оценка атеистами религиозного сознания. И это при том, что Церковь — единственный социальный институт, который не покладая рук, денно и нощно проповедует нравственные идеалы, основная часть которых принимается абсолютным большинством. В результате вместо объединения усилий в борьбе за торжество общих нравственных идеалов наблюдаются борьба друг с другом, взаимное ослабление, нравственная дезориентация населения.

 

Что делать?

Чтобы овладеть явлением, научиться им управлять, надо его изучить, в частности надо его правильно описать. Несмотря на длительную, глубокую и всестороннюю разработку проблем морали, взаимоотношений морали и права, морали и религии и множества других аспектов социальной жизни человека, в массовом сознании и в огромном большинстве выступлений политиков, журналистов, публицистов царят полнейшая неразбериха и путаница. Следствием этого является отсутствие понимания большинством населения природы формирования нравственных норм, нет осознания того, что влияет на нравственные нормы, в чем отличие норм нравственных от норм моральных и т.д. Последнее отличие нам представляется принципиально важным: именно понимание различной природы и оснований морали и нравственности может помочь нам повлиять на эти явления.

Моральные нормы

Мораль и нравственность — это не просто некие правила поведения, позволяющие людям жить друг с другом, не доходя до взаимного уничтожения. Ограничения и правила поведения есть и в стае гиен, и в муравейнике, и в стаде баранов. Животные в своем поведении руководствуются инстинктами, обеспечивающими выживание вида. Люди тоже руководствуется инстинктами, но наряду с инстинктами человек выработал некоторые ограничители поведения, которые мы и называем нормами морали. Человек отличается от животных осознанием самого себя, наличием разума и свободы воли, возникших в результате саморазвития материи, эволюции, скажут ученые-материалисты. Или — в других понятиях — наличием души и религиозной потребности, возникших по воле Божьей, скажут люди религиозные.

С религиозной точки зрения моральные нормы даны человеку или духами ушедших предков, или ответственными за это богами, или, как в иудаизме и христианстве, получены от единого Бога. Бог является источником, основанием морали7. В христианском и иудейском мирах происхождение базовых моральных норм описывают в форме передачи Моисею самим Богом десяти заповедей. Моральные нормы христианина не исчерпываются заповедями Моисея, но дополняются осознанием необходимости и возможности духовного перерождения, о чем говорил Иисус Христос в Нагорной проповеди в учении о блаженствах.

Альтернативная точка зрения считает выработку морали следствием естественного отбора, необходимости совместного выживания людей. Нормы морали вырабатываются человечеством в ходе эволюции, это эмпирически найденное ядро определенных внутренних побуждений и запретов, представлений о добре и зле, о том, что ‘можно’ и ‘нельзя’, обусловленных оптимальной стратегией выживания, адаптацией друг к другу и к окружающей природе. То есть нормы морали являются следствием общественной жизни человека, они прививаются ему обществом и закрепляются в сознании в форме поучений, наставлений, заповедей.

Существует и третий подход, в сущности, не противоречащий двум первым, согласно которому моральные нормы являются генетически определенным свойством вида Homo sapiens, то есть одним из инстинктов человека — инстинктом альтруизма. Однако это ‘несущественное’ отличие позволило развиться чрезвычайно влиятельной системе взглядов, известной как социал-дарвинизм. Логика рассуждений здесь проста: многие факторы, определяющие социальное поведение индивидуума, — индивидуальная физиология, психология, темперамент, способности, таланты и многое другое — заложены на генетическом уровне. А раз так, то и люди бывают более активные и менее активные, более предприимчивые и менее предприимчивые на генетическом уровне. Но этому генетическому уровню присуща и своя генетически ‘вшитая’ мораль. То есть человек ‘активный’ обладает иным врожденным моральным кодексом, нежели человек ‘пассивный’. Индивидуалист живет по своим законам морали, а коллективист — по своим.

Этому рассуждению много лет. И именно в этой редакции оно существует в трудах многих современных философов-этиков, системно путающих мораль и нравственность. Эта ‘системная путаница’ ведет к столь же системным ошибкам в осмыслении жизни и к построению ложных оснований для идеологий, социальных доктрин, политических решений и судьбоносных выборов.

Назвать охваченного алчностью человека ‘активной частью населения’, приписать ему свойства источника прогресса — необходимо для получения поощрений со стороны ‘активной’ части населения, поскольку и ей необходимо утверждение моральности того, что она делает. А если придать действиям ‘активных’ сакрально оправданный характер, перепутать инстинкты и ценности, назвать эти ценности ‘общечеловеческими’ и покрыть все это месиво флером существования разных моралей, можно весьма эффективно морочить голову ‘пассивной’ части и не просто ‘загнать быдло в стойло’, а построить ‘демократическое общество равных возможностей’.

Как бы то ни было, для наших последующих рассуждений важно, что духовный мир и духовные ценности у человека имеются и что в мире этих духовных ценностей есть то, что мы называем моралью и соответственно нормами морали.

Во всех известных нам человеческих сообществах нормы морали содержат запреты на совершение некоторых действий, вводят разграничения понятий добра и зла. Мораль — это некий почти не изменяющийся комплекс представлений и правил о том, что ‘можно’ и чего ‘нельзя’ делать.

Несмотря на то что далеко не все люди верят в Бога и, следовательно, не верят в божественное происхождение моральных заповедей христианства, подавляющее большинство населения современных западной и восточнославянской цивилизаций принимают общие базовые моральные нормы в редакции, так или иначе близкой к десяти заповедям. Общими для всех — верующих и неверующих, богатых и бедных, молодых и старых, мужчин и женщин, представителей различных национальностей и разного образовательного уровня — являются не все десять заповедей, а лишь их часть, поскольку другая часть относится к чисто религиозным постулатам: ‘<…> да не будет у тебя других богов пред лицем Моим’, ‘<…> не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно’ и т.п. Эти заповеди не принимаются в качестве моральных норм приверженцами иных религий и людьми неверующими. Общими, принимаемыми явным большинством являются заповеди — они же моральные нормы — ‘не убивай’, ‘не кради’, ‘не прелюбодействуй’, ‘не произноси ложного свидетельства на *лижнего твоего’, ‘почитай отца твоего и мать твою’, ‘не желай дома *лижнего твоего <…> ничего, что у ближнего твоего’. В базовое ядро моральных норм, общих для абсолютного большинства людей, входят также запреты и ограничения на проявления сексуальных инстинктов в форме инцеста, сексуальных отношений с детьми, представителями своего пола и животными и т.п.8.

Суть моральных норм принимается подавляющим большинством людей на протяжении столетий, она настолько устойчива, что, будучи по-разному у разных народов сформулирована, принимается в качестве моральных абсолютов или императивов9. Мы не будем пытаться составлять исчерпывающий перечень моральных абсолютов, являющихся таковыми для всех людей вообще. Некий контур мы наметили выше, и этого пока достаточно. Ограничимся утверждением, что представлением о моральных абсолютах мы можем пользоваться для анализа интересующей нас проблемы динамики нравственных норм.

Моральный абсолютизм и нравственный релятивизм

Следующий шаг нашего рассмотрения проблемы, обозначенной в заглавии, таит в себе опасность, которую зачастую не замечают и поэтому допускают существенные ошибки в своих рассуждениях, приводящие к неверным выводам.

Опасность, как мы уже говорили, состоит в неразличении моральных норм и норм нравственных. Проблема возникает в том числе и потому, что не каждый язык выработал оба этих понятия — мораль и нравственность — и наделил их несовпадающими смыслами. Русский язык нам такую возможность предоставляет. Воспользуемся ею.

Мы предлагаем для дальнейших рассуждений вычленить из множества смысловых отличий и оттенков понятий ‘мораль’ и ‘нравственность’ следующие.

Мораль — базовая, всеобщая, основополагающая система взглядов, описывающая понятия добра и зла, справедливости, совести, смысла жизни. Моральные нормы — безусловные запреты, предписывающие человеку правила поведения, исходя из представлений о добре и зле, справедливости, смысле жизни, предназначении человека и т.д.

Нравственность — это тоже совокупность принципов и норм поведения людей по отношению друг к другу и обществу. Однако — в отличие от морали — нравственность не является инвариантом и абсолютом для всех людей вообще и во все времена, нравы и нравственные нормы различны в разные времена, у разных народов, разных социальных групп и в разных обстоятельствах. Нравственные нормы изменчивы, моральные — нет. Моральные нормы являются мерилом, реперной точкой нравственности и нравственных норм. Говоря ‘нравственность падает’, мы имеем в виду степень расхождения возникших нравов с незыблемыми нормами морали.

Нравы и нравственность формируются под воздействием множества социальных факторов, мораль же при этом остается существенным компонентом нравов, но не тождественна им. Факторами, формирующими нравы, являются обычаи и традиции, религиозные представления, экономический строй общества, формы политической власти, групповые интересы, эстетические каноны, мода, привычки, научные знания, технические достижения и т.д. — все это в совокупности формирует нравы. Нравы (и соответственно нравственные нормы) в разные времена и у разных социальных групп различаются, причем различаются ценностной шкалой, иерархией ценностей. В племени, живущем охотой, особое предпочтение и высокая нравственная оценка будут отданы смелости, ловкости, меткости стрельбы и т.п. В последние лет сто в так называемом цивилизованном мире высоко ценятся деловая инициатива, предприимчивость, идеалом становится личный успех, измеряемый в основном финансовыми мерками, а лет двести-триста тому назад выше ценились происхождение и знатность рода… При этом в крестьянской среде и тогда ценилась не знатность рода — ее ни у кого не было, — а трудолюбие, здоровье, плодовитость и т.п.

‘Не убивай’ — всеобщая, для всех народов и всех социальных групп моральная норма, моральный инвариант и абсолют. И любое отклонение от нее — аморально. Но не всегда безнравственно. Потому что нравственные нормы и нормы моральные — не одно и то же.

Моральный абсолют ‘не убивай’ принимается всеми, даже убийцами. Убийца преступает моральный закон, осознавая, что он его преступает, и, как правило, находит этому внутреннее оправдание, формулируя для себя некие допущения, позволяющие ему — по крайней мере в момент совершения убийства — отключить моральный императив и сформировать некую личную нравственность, оправдательную нравственную норму. ‘Я тварь дрожащая или право имею?’ — вопрошал себя Раскольников в поисках оправдательных нравственных норм, в рамках которых он мог бы укокошить старуху-процентщицу. Подкрепив свои личные нравственные нормы рассуждениями о том, что старуха-процентщица — сама существо аморальное и вредное с социальной точки зрения, он далее поступал аморально, но нравственно — с точки зрения выработанной им нравственной конструкции. Это потом начались муки совести, то есть вечное и неизменное влияние моральных а*солютов…

Другой пример: воровское сообщество. Здесь мы имеем дело уже с коллективной формой нравственности, не совпадающей с общепринятым моральным абсолютом. Воры знают, что воровать грешно, принимают это как моральный абсолют (!) — но воруют10. Потому что существуют нравственные нормы воровской среды и воровского сознания, допускающие это отклонение от моральных норм ‘в силу обстоятельств’. То есть вор поступает аморально, но — нравственно, если применить к нему воровские нравственные нормы. Другая же часть общества, руководствующаяся иными нравственными нормами, осуждает воровской мир, не признает за ним права жить по законам собственных нравственных принципов, считая это отклонение от моральных норм неприемлемым. Воры обществом осуждаются.

Третий пример — воин, убивающий врагов, напавших на его народ. И сам воин, и те, которые его послали на войну, знают и принимают как абсолют утверждение ‘не убивай’. Но в конкретных обстоятельствах воину не только разрешается всем народом, но и предписывается — убивать. Нравственная норма и в данном случае не совпадает с моральным императивом, но это не только не делает воина в глазах общества человеком безнравственным, но прославляет его как героя и образец для подражания.

Как только возникает какая-либо социальная общность, группа, в ней устанавливаются свои правила поведения и иерархия ценностей. Причем оба этих процесса — возникновение социальных групп и внутригрупповых правил — взаимосвязаны и взаимообусловлены. Частью групповых норм являются индивидуальные нравственные нормы. Именно они позволяют соотносить поведение члена группы с некими групповыми нравственными эталонами и обеспечивать тем самым наиболее эффективное воздействие на него, групповой социальный контроль.

Таким образом, сложившиеся в той или иной среде нравственные нормы вполне могут идти вразрез с моральными нормами, которые принимают члены этого же сообщества: в своей среде аморальное поведение может быть признано вполне нравственным. Сказанное относится к широчайшему кругу явлений: ложь политиков и казнокрадство чиновников, алчность бизнесменов и бесстыдство деятелей культуры… Все они знают (и принимают!) нормы морали, но в своей среде иные нравы и как следствие — молчаливо или нет, гласно или нет, но благосклонно принимаются отклонения от моральных норм. Иногда мы называем это явление ‘сделкой с совестью’. Нравы и нравственные нормы различны у, скажем, владельцев многомиллионных состояний и у учителей Костромской области, в среде торговцев Черкизовского рынка и в православном монастыре, свои нравы царят в криминальных группировках, в Государственной Думе, в мире поп-культуры и т.д.

Итак, в каждом обществе и при различных обстоятельствах имеется много разнящихся нравственных кодексов, являющихся нравственной основой поведения той или иной социальной группы в тех или иных обстоятельствах. Представления о нравственном поведении могут не совпадать у представителей разных национальностей и разных религий, богатых и бедных, молодых и старых, образованных и необразованных, в военное время и в мирное время и т.д.

Это чрезвычайно важное положение, не учитывая которое мы постоянно путаемся в поисках пути к ‘нравственному обществу’.

Неразличение моральных норм социума ‘в целом’ и групповых нравственных норм характерно, как мы уже говорили, для значительной части философской и социологической литературы, посвященной проблемам этики. Это лишает ее практической пользы, превращая ее в лучшем случае в бесплодное морализаторство. В худшем — когда философские изыскания вторгаются в сферу оценок современных социально-политических и экономических реалий — в примитивные формы агитационно-пропагандистской литературы.

Конечно, разделение на фундаментальную науку, прикладную науку и, наконец, практически используемые технологии существует во многих отраслях. В рассуждениях о морали и общественной нравственности философские штудии напоминают фундаментальные исследования, социологические — прикладные. В то время как практическими технологиями воздействия на людей владеет слабо с ними связанная религия. Известно, что попытки прямого формирования светской морали в обществе имели место. Например, внедрение в общественное сознание ‘Морального кодекса строителя коммунизма’ в СССР. Технологически, однако, в этом было мало нового по сравнению с технологиями Церкви: христианскую проповедь заменила коммунистическая, роль рая выполнял коммунизм, ада — капитализм, бесов — пережитки капитализма и буржуазная пропаганда, ангелов — коммунистическая партия и комсомол… Полезный, практически значимый эффект от этого был, но столь же неудовлетворительный по масштабам, неустойчивый во времени, как и от усилий Церкви.

Помимо различий нравственных норм у разных социальных групп (имущественных, профессиональных, национальных, возрастных и т.д.) существуют и повседневно возникают индивидуальные расхождения между внутренними установками, принципами, нравственными и моральными нормами индивида и его фактическим поведением, определяющимся обстоятельствами и его индивидуальной психологией.

Классический пример — так называемая ‘загадка Лапьера’. В начале 30-х годов минувшего века американский психолог Ричард Лапьер путешествовал по США в сопровождении двух студентов-китайцев и практически повсюду — в отелях, ресторанах и т.д. — встречал одинаково радушный прием. Но когда он, вернувшись домой, разослал в те самые гостиницы и рестораны письма с вопросом, будут ли там готовы принять его и двух китайцев, он в более чем 90% случаев получил отрицательный ответ.

Такова сила конкретной ситуации: в одном случае внутренне присущая владельцам отелей и кафе ксенофобия себя не проявляет, в другом — определяет поведение.

А что же нравственные нормы? В одном случае сработали нравственные нормы профессионального сообщества гостиничных служащих и общая нацеленность на ‘финансовый результат’, в другом — племенная, узконациональная или расовая нравственная норма, делящая людей на своих и чужих.

Мерилом нравственных норм у индивидуума и у какой-либо общественной группы является степень компромисса между моралью и возможными способами достижения групповых или индивидуальных целей. ‘Если нельзя, но очень хочется, то можно’ — это и есть определение того, на чем возникают (утверждаются, образуются) нравственные нормы. В этом правиле ‘нельзя’ — это нормы морали, ‘очень хочется’ — это стремление к достижению какой-либо цели. Опущен здесь лишь (но это и есть самое главное) выбор метода, способа, пути достижения цели. Они могут быть более или менее аморальными. Но часто менее аморальные способ и путь являются менее эффективными с прагматической точки зрения: более длительные, более затратные, менее прибыльные и т.д.

Поэтому, говоря об общественной нравственности и изменчивости нравственных норм, надо обязательно учитывать многие факторы, влияющие на появление норм, отрицание норм, отклонения от норм. Среди этих факторов — не только принадлежность к социальной группе, но и конкретные обстоятельства места, действия, а также особенности индивидуальной и социальной психологии.

Говорить в связи с этим о некоей ‘общественной нравственности’, которая была бы одинаковой для всех или большинства, — трудно или неверно. Можно говорить об общих моральных критериях и нормах (‘не убивай’, ‘не кради’ и т.д.), а вот об общих для всех нравственных нормах говорить-то можно, но обнаружить такое общество невозможно: его нет и никогда не было. Русские пословицы и поговорки неплохо иллюстрируют существование нравственного релятивизма: ‘с волками жить — по-волчьи выть’, ‘в чужой монастырь со своим уставом не ходят’, ‘кто смел, тот два съел’, ‘иному наплюй в глаза, а он скажет — Божья роса’, ‘наглость — второе счастье’. Причем по своему ироничному смыслу они могут означать как некий призыв к следованию моральным и нравственным нормам, так и ‘оправдание’ безнравственности. Как говорила моя покойная соседка: ‘Что такое ‘морально’? Я могу это намазать на хлеб и съесть за завтраком?’

Большинство из нас, скорее всего, проиграет в борьбе на меркантильном поле, если придется бороться с человеком, которого с детства воспитывали в иных нравственных нормах, которому внушили, что в борьбе за деньги можно обмануть, схитрить, а нас воспитали в уважении к другим, к справедливости, честности. Справедливость для очень многих людей может быть и часто является более значимой ценностью, нежели материальная выгода.

Важно отметить, что взгляд из одной среды на нравственные нормы другой среды, проявляющиеся в ее поведении, всегда имеет характер либо осуждения, либо зависти, либо презрения и т.п. И поэтому любой социальный кризис всегда есть в своей нравственной основе протест одной группы против нравственных норм другой группы.

Нравственный раскол и полярная природа универсума

В моей предыдущей статье в ‘Политическом классе’11 говорилось о расколе социума, существующего в пределах общей цивилизации. Об этом же явлении можно говорить и как о нравственном расколе. И вот почему.

Базовые ценности, те, которые определяют смысл жизни индивидуума и общества, являются каркасом, определяющим культурный генотип, цивилизационную программу развития. Среди множества смыслов и факторов — природных, физиологических, мировоззренческих и др. — особое, можно сказать исключительное, место принадлежит нравственности. Потому что именно нравственная оценка по шкале ‘хорошо’/’плохо’, ‘добро’/’зло’ определяет иерархию ценностей, выбор целей и путей их достижения. Иные оценки — например, прагматические, утилитарные: ‘выгодно’/’невыгодно’, ‘эффективно’/’неэффективно’ и др. — поверяются мерилом нравственных норм. На всем пути человечества расставлены верстовые столбы нравственных норм и оценок. Проблема, однако, заключается в том, что этих норм-столбов много, их расставляют различные религиозные, национальные, общественные группы, действующие в разные времена и в разных обстоятельствах. Поэтому, не понимая, кто, почему и для кого установил те или иные столбы-нормы вместо столбовой дороги нравственных ориентиров, мы увидим даже не сад расходящихся тропок, а бездорожье, дремучий лес…

Так, христианская мораль находит свое выражение в совокупности определенных моральных норм (например, заповедях), в специфических религиозно-нравственных чувствах (христианская любовь, совесть и т.п.) и некоторых волевых качествах верующего человека (терпение, покорность и пр.). Все вместе перечисленные элементы составляют христианское нравственное сознание. Христианские нравственные нормы известны большинству и приняты большинством в качестве таковых. И очень часто занимают в сознании место моральных абсолютов. В том числе и такие качества, как терпение, готовность переносить трудности. И здесь не так уж и важно — кто из этих людей считает себя верующим.

В то же время существует иная часть общества, тоже состоящая как из верующих, так и из неверующих, для которой терпение и покорность сродни глупости, неумению жить. Для этих людей сочетание наглости и бесчинства равнозначно присутствию духа и мужеству. Истоки такой ценностной шкалы также лежат в глубокой древности, а само явление столь широко распространено, что во многие языки вошло слово из идиша — ‘хуцпа’12: свойство характера, приблизительно определяемое словами ‘дерзость’ или ‘наглость’, применяемое как в отрицательном, так и в положительном смыслах.

С регулярностью, позволяющей как минимум заподозрить, что это глубинное, фундаментальное свойство людей как биологического вида, воспроизводятся два типа ментальностей: одну мы можем условно назвать ‘индивидуализм’, вторую — ‘коллективизм’. У нас нет бесспорных оснований утверждать, что эти свойства личности достаются ей на генетическом уровне, как цвет глаз и волос. Скорее всего, мы лишь выбираем один из двух вариантов социального поведения, которые нам предлагает до нас сложившееся и развивающееся вместе с нами общество. А вот этот выбор может определяться в том числе и врожденными особенностями индивидуального психотипа, физиологии, хотя, на наш взгляд, влияние среды также имеет место13.

Такие нравственные выборы, как ‘индивидуализм’/’коллективизм’, ‘авторитаризм’/’соборность’, ‘либерализм’/’традиционализм’, составляют базовую основу для формирования двух ‘надцивилизационных’ страт, представители каждой из которых проживают бок о бок не только в пределах одной цивилизации или государства, но даже в пределах одной семьи. Приверженцы той или иной парадигмы развития, явно или неявно это осознающие, пытаются доказать адептам другой веры не только собственную правоту, но и всеобщность, универсальность своих ценностей. Особенно ожесточенные формы эти нравственные ‘сшибки’ принимают между представителями одной цивилизационной формации, одной страны, народа, религии и т.д. А когда эти ‘сшибки’ облекаются в политические доктрины и организации, дело доходит до прямых столкновений — вплоть до взаимного уничтожения.

Так есть ли что-нибудь более важное, нежели поиск социальной гармонии, условий сосуществования нравственно отличающихся социальных подсистем, изучение причин и характера их взаимодействий, изменений нравственных ориентиров и ориентаций? Именно и только взаимодействие и борьба этих ментальных полюсов обеспечивает существование движущих сил общества. Природа, универсум в целом и социум в частности, будучи разъятыми (в нашем модельном представлении о мире) на ‘плюс’ и ‘минус’, на положительные заряды и отрицательные, на северный и южный полюса, являются не столько расколотыми, сколько едиными в своем дуализме.

Как невозможно существование положительных зарядов без отрицательных, так невозможно существование общества ‘либералов’ без ‘консерваторов’, и наоборот. Задача лишь в том, чтобы их слияние не привело к взаимному уничтожению, к аннигиляции. Задача в поддержании социального взаимодействия на желательном уровне и управлении напряженностью и направлением возникающих силовых полей нравственных кодексов.

Пока, к сожалению, мы видим повторяющиеся попытки построения монополярного мира в одной, отдельно взятой стране: то все — в коллективисты, то — в индивидуалисты, то — примат духовного, то — материального… В то время как нам жизненно необходим нравственный консенсус. Точнее, состояние динамического равновесия вокруг зоны нравственного консенсуса.

 

Примечания к вышеприведённому тексту

1. Медведева И., Шишова Т. Любовь к пороку // Наше время. 19 ноября 2007.

2. Журнал ‘Политический класс’ обращался к этой теме в статье Владимира Петухова ‘Деградация нравов или вербализация страхов? Социальная трансформация, общественная мораль и государство’ (2005. ? 8). В статье использованы результаты социологических исследований ВЦИОМа, проводимых по всероссийской репрезентативной выборке в январе-июле 2005 года. К настоящему времени имеются данные новых исследований, которые и использованы в данной статье, что позволяет выявить динамику явления.

3. Пресс-выпуск ВЦИОМ. № 659 от 27 марта 2007.

4. Пресс-выпуск ВЦИОМ. № 731 от 12 июля 2007.

5. Пресс-выпуск ВЦИОМ. № 638 от 27 февраля 2007.

6. Пресс-выпуск ВЦИОМ. № 633 от 19 февраля 2007.

7. Рассмотрению вопроса об истоках морали с религиозной точки зрения посвящено множество трудов. Кратко и ясно этот вопрос изложен, например, в статье Андрея Анисина ‘Онтологические основания религии и морали’ (http://www.rusk.ru/st.php?idar=324645).

8. Недавно совершена попытка предложить человечеству новую редакцию базовых моральных принципов. Мы имеем в виду нашумевший ‘Гуманистический Манифест 2000’. Авторы вознамерились напряжением ‘выдающихся умов человечества’ дополнить ‘донаучные’ моральные абсолюты новыми ценностями. Их родилось две: призыв к одобрению однополых браков и браков между родственниками. Думается, моральные абсолюты не возникают в результате умственных усилий даже нобелевских лауреатов. И вряд ли этот документ оправдает надежды, возложенные на него авторами и подписантами: ‘Осуществить благороднейшие цели и идеалы человечества’. Впрочем, утешить себя они могут простенькой формулой: наше дело предложить… Справедливости ради надо сказать, что документ содержит немало точных и полезных суждений, наблюдений и призывов.

9. Необходимо сделать оговорку об ‘относительности абсолюта’ и уточнить: то, что мы назвали моральным абсолютом, есть лишь наше восприятие этих норм, которые достаточно долго мало изменяются, а не их собственное качество, ниоткуда не выводимое и никак, никогда не изменяющееся во веки веков. Мы простоты ради вправе считать константой ту величину, которая мало изменяется в ходе интересующего нас процесса, если получим при этом результат анализа с приемлемой точностью.

10. Мы здесь говорим о моральной, а не правовой стороне дела — не рассматриваем хорошо известный и изученный аспект взаимодействия морали и права. То есть здесь мы имеем в виду не наличие правовой нормы, предусматривающей наказание за воровство, а именно внутреннее моральное согласие вора с тезисом ‘воровать — грешно’.

11. Белкин С.Н. Столкновение цивилизаций как внутренняя проблема России. Единство — симфония неустранимых противоречий // Политический класс. 2007. № 7. С. 74-86.

12. Хотя понятие ‘хуцпа’ в современном иврите окрашено негативно и означает ‘наглость’, говорящие на английском языке воспринимают его не однозначно негативно и с некоторым юмором. Скорее, это дерзость, выходящая за пределы того, что менее успешные люди считают допустимым, тем самым отличающая успешного человека от неуспешного и позволяющая преодолевать кажущиеся непреодолимыми препятствия. Понятие ‘хуцпа’ широко применяется в американской юридической практике, а объясняется употребление этого слова на примере анекдота: парень, виновный в убийстве своих родителей, просит у судьи снисхождения на том основании, что он сирота.

13. Поскольку альтруизм относят к врожденным инстинктам человека наряду с инстинктами самосохранения, продолжения рода, доминирования, свободы, сохранения достоинства, агрессивности. У каждого человека имеются все эти инстинкты, но в разных пропорциях: один играет большую роль, другой — меньшую. Так, если альтруизм является преобладающим, индивид, скорее всего, будет привержен ‘коллективизму’, если преобладающим инстинктом является, скажем, доминирование, то — индивидуализму.

Движение нравственных норм

Моральные нормы, как мы уже говорили, никуда не движутся, они практически неизменны. Нравственные нормы подвижны. Если, однако, мы рассмотрим нравственную палитру общества в целом, мы обнаружим мало или медленно изменяющиеся нормы одних социальных групп и более подвижные нормы других групп, мы увидим нравственные нормы, разделяемые большинством, и нормы, приверженцами которых является меньшинство.

Есть и мало изменяющиеся нравственные нормы, принятые в рамках своей среды. Воровские нравственные нормы мало меняются. Удачливый вор был и остается образцом правильного поведения для воров. И общественная мораль тех, кто за пределами воровского сообщества, им, ворам, до лампочки. Однако в связи с социально-политическими условиями и новыми экономическими отношениями и принципами даже в этой среде заметна некая существенная динамика групповых норм1.

Состояние общества, в котором заметная часть его членов, зная о существовании обязывающих их норм, относится к ним негативно или равнодушно, называют аномией. Вслед за Эмилем Дюркгеймом, который более ста лет тому назад ввел это понятие, современные философы продолжают объяснять природу аномии следующим образом: ‘Современное общество, рассмотренное сквозь призму этики, характеризуется тем, что здесь социальный эффект и в этом смысле (поскольку общее благо есть моральная ценность) нравственно значимый результат не зависят от моральных мотивов, меры добродетельности и порочности индивидов в классическом значении этих понятий’2.

Так от чего же зависит ‘нравственно значимый результат’, то есть, видимо, собственно общественная нравственность, если она в современном обществе не предопределяется нравственностью его членов?

А вот от чего: ‘С переходом от традиционного общества к индустриальному общественные отношения разрывают форму личных зависимостей и структурируются соответственно своей собственной объективной логике (приобретают ‘вещный’ характер). Общество расширяется до размеров, неизбежно придающих общественным отношениям анонимность, и качественно усложняется, разделяясь внутри себя на самостоятельные социальные системы. Каждая из этих социальных систем оказывается тем эффективнее, чем менее она зависит от личных связей и, что особенно кажется парадоксальным, от индивидуальной моральной мотивации’3.

Таким образом, факторами, влияющими на общественные нормы, считаются характер и формы возникающих в обществе экономических отношений. И я был бы почти согласен с указанными выше философскими исследованиями этого вопроса, если бы в них, во-первых, говорилось не об изменении ‘индивидуальной моральной мотивации’, а об изменении нравственной мотивации, о следовании индивида групповым нравственным нормам. А во-вторых, не утверждалась бы независимость общественной нравственности от ‘индивидуальных моральных мотиваций’, чего нет и быть не может. Надо искать такой подход к описанию и исследованию проблемы, который в большей степени соответствовал бы действительности и позволил бы более точно выявить факторы, влияющие на нравственные нормы той или иной группы, научиться идентифицировать нравственную структуру социума, имеющего общие и всеми одинаково воспринимаемые моральные нормы.

Нас не устраивает и очевидная зависимость ‘нравственного значимого результата’ от ‘меры добродетельности и порядочности индивидуумов’, чьи фамилии при желании могут быть с ходу названы большинством населения.

Нас также не успокаивает ‘невидимая рука рынка’, формирующая хорошо видимое падение нравов, мы хотим видимой и осязаемой социальной справедливости, хотим нравственного прогресса, а не регресса.

Движение ‘нравственной нормы’ — не род броуновского движения и не стихийный отклик части общества на внешние раздражители. Это следствие целенаправленных действий. Причем известная сложность распознавания траектории и направления движения состоит в том, что эти ‘целенаправленные действия’ направлены не на саму нравственность и ее нормы, а на достижение некоторых с виду вполне житейских, простых и вполне моральных целей. Для достижения этих простых житейских целей выбирается (под воздействием многих факторов) тот или иной способ, путь, инструментарий… И вот здесь-то и появляются факторы, неотвратимо влияющие на нравственные нормы.

Скажем, простое житейское стремление: ‘Хочу жить хорошо в материальном смысле, хочу иметь еду в достатке, дом, возможность путешествовать и т.д.’ Эта цель может достигаться разными путями с разной мерой отхода от моральных абсолютов. Можно, например, начать брать взятки, можно украсть, можно обмануть — при этом индивид находит оправдание своей безнравственности: ‘все так делают’, ‘я — активная часть общества’, ‘на таких, как я, все держится’ и т.п. Можно безоглядно выкачивать природные богатства, превращая их в предметы потребления, бросая на произвол судьбы будущие поколения. Можно, приняв ‘удобные’ законы, совершать нравственные преступления, оставаясь законопослушным гражданином, заменяя понятие ‘мораль’ понятием ‘право’, прикрываться построением ‘правового’ и ‘гражданского’ общества вместо созидания нравственного общества, которое является гораздо более высокой и благодатной формой.

Можно оправдать свое отдельное от всего народа сообщество как не только имеющее право на отход от моральных норм, но и обязанное в силу весьма высоких и якобы всеобщих целей совершить те или иные деяния, содержащие аморальные поступки. Так довольно часто поступают люди, наделенные властью, политические лидеры и партии, стремящиеся к власти либо уже обладающие властью, но продолжающие подавлять своих врагов. Моральное оправдание своих безнравственных поступков они находят разными способами: можно, например, провозгласить (и вдолбить как истину в массовое сознание) превосходство своей страны, своей нации над другими нациями и начать их ограбление, порабощение, завоевание. Или вбивать в общественное сознание специфические нравственные ориентиры, объявляя их всеобщими. Например, с точки зрения автора, безнравственно:

— утверждать, что счастье — это удовольствие;

— называть патриота негодяем;

— считать, что хитрость и беспринципность — это ум;

— полагать, что нахальство и наглость — это талант и конкурентное преимущество;

— цинизм и распущенность воспринимать как сокровенное знание и внутреннюю свободу;

— рассматривать эгоизм как источник развития и средство достижения благоденствия;

— исключить из жизни понятие морального долга друг перед другом и обществом, заменяя его отношениями выгоды;

— каким-либо образом ограничить доступ каждого к образованию и культуре;

— утверждать: ‘Что не запрещено, то разрешено’, подменяя моральные отношения правовыми;

— предлагать в качестве цели построение ‘гражданского’ и ‘правового’, а не нравственного общества;

— не видеть отличий между гражданским обществом и обществом нравственным;

— стремиться к неограниченному потреблению, отказаться от самоограничения;

— призывать народ к покаянию за грехи и преступления предшествующих поколений;

— высмеивать того, кто помогает другим;

— покушаться на могилы и захоронения, совершенные по ‘чужим’ обрядам;

— выбирать в качестве обобщенных характеристик своей страны и своего народа только негативные.

При этом ясно, что в обществе существуют достаточно большие группы людей, для которых приведенные тезисы не содержат элементов морального осуждения. В поисках ответа на вопрос ‘Кто или что формирует нравственные нормы?’ нам помогут различение морали и нравственности, умение говорить не о нравственных нормах вообще, а о нравственных нормах определенной группы в определенное время и в определенном месте.

И тогда мы увидим, что нравственные нормы одной социальной группы влияют на нормы другой группы. Влияние это можно охарактеризовать как положительное или отрицательное в зависимости от того, каким нравственным нормам привержены вы лично или социальная группа, от имени которой вы говорите.

Наша естественная реакция на такое воздействие — отторжение и опасение, что существенная часть общества примет чуждые нам нравственные нормы и нам станет от этого жить плохо. В социальных группах возникает сначала дискомфорт, потом стремление от него избавиться. А дискомфорт возникает потому, что представители одной социальной группы, обладающие в какой-то момент преобладающим влиянием на общество (на его идеалы, способы экономического и духовного существования и пр.), навязывают свои ценности всем сразу. Да еще порой в весьма причудливых сочетаниях государственного устройства и экономической модели. Например, строительство капитализма либерального типа в России в конце XIX — начале XX века привело к падению монархии и навязыванию всему обществу либеральных ценностей. В результате значительная часть общества оказалась в состоянии нравственного дискомфорта, не приняла либеральные ценности и охотно поддержала близкие ей идеи социальной справедливости, пошла за их глашатаями и вместе с ними совершила революцию. Другой пример: сложное ‘диалектическое единство и борьба’ высоких духовных идеалов с меркантильными задачами, демократических принципов — с авторитаризмом в период строительства социализма и коммунизма в СССР сформировали и накопили столько точек критического напряжения в нравственной сфере, что снова наступили коллапс, распад государства, неразбериха, смута, обнищание народа, деградация экономики, утрата ориентиров. Ополчившись против ограничений в экономической и политической сферах, политически активная и влиятельная часть советского общества с такой силой и ожесточением рванула в царство вожделенных либеральных свобод, что страна развалилась. Силы, пришедшие к власти в результате последнего распада страны, пытаются снова навязать обществу либеральные нравственные ценности, искренне (хочется думать) веря в их превосходство. Общество — значительная его часть — снова отвечает нравственным дискомфортом… И основная причина дискомфорта вовсе не в приверженности разным доктринам и символам веры, как нам пытаются доказать, а в очевидном, длительном недостижении двух провозглашенных одновременно целей: свободы (духовной и политической) и богатства (материального достатка). И дело не в том, что обеих этих целей вообще нельзя достигнуть, а в том, что к ним пошли неверным путем. Да и содержание этих целей разные слои общества раскрывают по-разному. В этом — основное нравственное и социальное противоречие современной России4.

Самые последние события и наблюдения показывают, как общественно-политические и правящие силы России снова пытаются совместить трудносовместимое в некой новой модели существования. Так, в сферах политического устройства, способа управления обществом слышны призывы к строительству новой, необычной формы демократии: если в Советском Союзе создавалось сочетание демократии с авторитаризмом, то теперь — демократии с духовным лидерством личности, демократии с вождизмом сродни тотемизму. А в сфере экономики ищется эффективное сочетание государственно-частного партнерства при сохранении стремления к росту потребления. Если на этот раз представления экономических и духовных лидеров о том, ‘как все должно быть’, не вступят в противоречие с нравственными нормами большинства, нас ждет, возможно, общество благополучия, справедливости и достатка. Пока, однако, оснований для подобного прогноза нет. Пока давление на общество и друг на друга двух различных, полярных нравственных систем продолжается, а стремления к пониманию этого, к поиску не то что нравственной гармонии, а хотя бы приемлемого нравственного компромисса — не видно и не слышно5. Пока межцивилизационное нравственное противоречие раскалывает общество, в то время как оно может и должно его цементировать, усиливать, обеспечивать движущие силы роста и развития.

Если попытаться взглянуть на результаты выборов в Государственную Думу России 5-го созыва с точки зрения их нравственного измерения, сопоставить с данными социологических исследований, выявивших нравственные ориентиры общества, мы найдем подтверждение сказанному выше. Например, убогий в своем нравственном примитивизме лозунг ‘Айда в Европу, и все будет ништяк’ (‘Демократическая партия России’) вызвал минимальное одобрение граждан. Тот нравственный дискомфорт, который испытывает большинство населения по отношению к ‘либерально-демократическим ценностям’ в обличье ‘праволиберальных партий’, проявился в ничтожно малой их поддержке. Те же, в сущности, ценности, преподнесенные в обертке ‘справедливости, патриотизма, достоинства страны’ и т.п., оказались обеспеченными массовой поддержкой избирателей. Так что большинство и без призывов ‘голосует сердцем’. А насколько хорошо настроен наш нравственный слух? Или мы умеем отличать только ‘Мурку’ от ‘Турецкого марша’ Моцарта? Этого мало: надо научиться отличать хотя бы Моцарта от Мусоргского…

Проблема нравственного выбора — а именно и только эта проблема встает перед большинством избирателей на выборах — решалась исходя не из реального нравственного измерения целей и планов политических партий, а из ‘вторичных признаков’, плохо или никак не связанных с подлинной нравственной сутью провозглашаемых целей и методов их достижения. Читая и слушая практически совпадающие и по смыслу и по лексике предвыборные призывы, мы делаем свой выбор практически вслепую, ориентируясь не на смыслы, а на эмоционально-визуальное впечатление, которое на нас производит пиктограмма-лидер.

Наибольший интерес, несомненно, вызывает победившая ‘Единая Россия’. Что же в ней интересного, возразят мне, ее победа была абсолютно предсказуема. Соглашусь: победа-то была предсказуема, а вот что собой являет эта таинственная ЕР — ново и интересно. Если называть эту структуру политической партией, то без приставки ‘партия нового типа’ не обойтись, причем, чтобы отличить ее от ленинской модели, придется говорить ‘партия нового-нового типа’.

В чем я усматриваю такую сугубую новизну? В невозможности однозначно определить политическое лицо партии. Причем этот недостаток превращен в очевидное и непобедимое преимущество. И отказ от публичных дебатов в ходе предвыборной кампании вызван полной невозможностью полемики с кем бы то ни было, поскольку ‘Единая Россия’ обладает всеми программами всех партий одновременно. Но мало этого — в ней содержится и отрицание всех программ всех партий, ‘отрицание самой себя’. Это шедевр социально-политического конструирования, который можно назвать политическим полиморфизмом: всяк увидит в ней то, что захочет. Кому охота воевать и сражаться — увидит в ней врага и найдет тому неопровержимые доказательства. Кто ищет поддержку своим чаяниям — найдет в ней надежного защитника и строителя светлого будущего. И сие мало зависит от политических пристрастий. Поклонник либеральной рыночной экономики теперь спит с улыбкой на устах — его идеалы восторжествовали. Сторонник планового развития государства радостно прижмет к груди конспект ‘Плана Путина’ и активно примется претворять его в жизнь. Православный христианин со слезами вознесет молитву Господу Богу в благодарность за обретение защитника Церкви. Ученый-атеист утешится востребованностью своих знаний, оснащением новых лабораторий. Патриот-державник, наконец, окинет окрестные страны гордым взором, не стыдясь былых слабостей своей страны. Молодежь, не выходя из Интернета, пошлет ‘по аське’ ‘Превед Медвед’ и ‘сникерснет’. Олигарх купит своей жене ожерелье работы Фаберже, не только не страшась огласки, но и заслужив при этом огромное общественное признание. Старик со старухой, отходя ко сну, скажут: ‘Лишь бы не было войны’…

Вот так, пока большинство политических лидеров оттачивали свои программы и отмежевывались от прочих, возникло Нечто, обладающее нравственной (именно и прежде всего нравственной) привлекательностью для большинства.

Из чего она складывается, эта нравственная привлекательность? Как мы уже увидели — не из программных призывов. Может быть, народ оценивает практически достигнутые результаты? Не без этого, конечно. Но он точно не по одним результатам судит. Слишком неоднозначны достигнутые результаты, особенно в экономической сфере: десятилетие устойчиво чрезмерной инфляции ну никак не может быть названо экономическим достижением, половина населения за чертой или у черты бедности — тоже. Это, кстати, прямое свидетельство того, что специфика менталитета нашего народа такова, что прагматически материальное не занимает в ней первого места. Так за что же голосовали? За нравственно близкий и понятный образ лидера и за надежду на то, что это нравственное ядро проявит себя рано или поздно и в делах второстепенных, таких как, например, благосостояние.

Не есть ли это прообраз грядущего политического и нравственного консенсуса? Боюсь, что нет. Потому что быть зеркалом — это одно, а формировать среду и ценности — другое. Электоральные технологии — это одно, а влияние на общественные нравственные нормы — другое.

Такие факторы, как религиозные доктрины, политические лозунги, морализаторство всех сортов, массовая культура, элитарная культура, реалии быта, воспитания, персональная психология и т.п., оказывают, несомненно, существенное влияние на формирование общественных нравственных норм. На каждый из них так или иначе обращается внимание общества и политиков, каждый из этих факторов задействован, однако результат в виде имеющихся общественных нравов не удовлетворяет, в сущности, никого.

Есть еще один фактор, влияние которого не столь очевидно, хотя оно, на наш взгляд, является едва ли не решающим: наше влияние на нравственные нормы останется весьма слабым, если среди анализируемых факторов не будет рассмотрено целеполагание жизни общества в целом и отдельных его членов. Наряду с выбором целей определяющую роль играет и выбор методов их достижения — выбор экономической модели жизнеустройства. И если среди целей общества на одном из первых мест стоит стремление производить всего как можно больше (а значит, и потреблять), нравственные нормы выстроятся и перегруппируются соответствующим этому образом. Нам представляется весьма актуальным выделить именно аспект влияния экономики на нравственные нормы.

 

Что определяет экономика?

 

Недавно в ходе телевизионной дискуссии я услышал искреннее удивление весьма образованных собеседников-гуманитариев, когда произнес словосочетание ‘нравственная экономика’. Оказалось, все еще есть люди, считающие экономику лишь средством, инструментом достижения тех или иных целей. А раз инструмент, то он бездушен и аморален — как станок или автомобиль.

Но в отношении экономики дело обстоит сложнее. Экономика, конечно, обладает признаками инструмента, некоего ‘автомобиля’, с помощью которого можно добраться из пункта А в пункт Б. Только это такой автомобиль, который сам определит — в какой пункт вы попадете. И дело не только в том, что экономика — не просто система знаний и приемов, а и вовлеченное в экономическую жизнь людское сообщество как его неотъемлемая часть. Со всей непредсказуемостью человеческих поступков. Дело еще и в том, что избранный способ экономической жизни не только подвержен изменениям под воздействием людских страстей, но и в том, что имеется весьма сильная обратная связь: страсти людские, их поведенческие и нравственные нормы изменяются под воздействием способов и целей экономической жизни.

Покуда максимизация прибыли существует в ранге священной коровы, нравственные нормы будут соответствовать именно этой цели, а не целям добра, взаимной любви и братства. Рабовладелец использует рабов не потому, что ему просто хочется их безнаказанно мучить и унижать, а потому, что это его способ получения прибыли. А получение прибыли в большинстве известных нам обществ — нравственно высокая цель. Не любым, конечно, способом. То, что было приемлемо в период дикости, — трахнуть дубинкой по голове и отнять добычу — в период высокоразвитого, культурного, интеллектуально изощренного общества, каковым обладали такие рабовладельческие страны, как Древняя Греция, Рим, США, становилось нравственно неприемлемым, а вот эксплуатация чужого труда в форме рабства — вполне. Следствием этого являются определенные нравственные нормы. Потом и они изменятся, рабство уходит в прошлое, поскольку найден более эффективный способ экономического производства и получения прибыли. Рабовладение объявляется безнравственным, устанавливаются иные нормы взаимоотношений между людьми.

В принципе человечество, сменяя одни нравственные нормы другими, двигается в направлении, в котором мы можем усмотреть движение в сторону моральных абсолютов, то есть улучшение общественных нравов.

 

Где же мы сейчас находимся?

 

В каких аспектах мы нравы улучшаем, в каких ухудшаем и что на это влияет? Можем ли мы считать динамику нравственных норм у нас в стране непрерывным движением к нравственным идеалам? Что может стать необходимым и достаточным условием поддержания баланса общественной нравственности на приемлемом уровне?

Нравственными должны быть самые основания жизнеустройства, и прежде всего экономические. Система экономических взглядов и экономическая практика — вот базис, на котором произрастают нравственные нормы. Выбор способа экономической жизни есть одновременно и выбор норм общественной нравственности. Необходимо выявить и обозначить в качестве ориентиров ‘духовные эффекты материального производства и материальные эффекты духовного производства’6. Ни одна страна, ни один народ, ни человечество в целом никогда за всю свою историю ни одного дня и ни одной минуты не пребывали в состоянии высоконравственном: всегда были убийцы и воры, казнокрады и растлители, мошенники и шантажисты… Ни одной религии, ни одной социально-политической системе не удалось достичь состояния нравственного консенсуса — даже на теоретическом уровне, не говоря уж о практическом.

Подлинная национальная идея России, русского народа — мечта о нравственном обществе. Эта мечта пытается реализоваться не одну сотню лет. Она воплощается то в одних, то в других целях и лозунгах, она ищет свое место в политических, философских и социальных доктринах, она пытается реализоваться на практике через реформы и революции…

Но нравственное общество невозможно без нравственной экономики. Если наиболее влиятельные политические силы на практике внедряют в качестве высших целей, в качестве смысла жизнедеятельности рост потребления, получение денежной выгоды, если мерилом успеха признается размер состояния, то никакое публичное морализаторство, никакая либерально-демократическая проповедь свободы и равенства, никакие пропагандистские лозунги ‘равных шансов для всех’ и ‘естественного формирования справедливых цен’ не внедрят в общественное сознание ценностные и поведенческие нормы, соответствующие нашим представлениям о нравственном, справедливом обществе.

Наша (и мировая) экономика безнравственна. Если ради чего-то мы готовы приносить в жертву Богом данные невосполняемые природные ресурсы (нефть, например, и прочие полезные ископаемые), то пусть это будут вещи необходимые и достаточные. Ради тонн бумаги с рекламными призывами, которые ежечасно выбрасываются на помойки, ради неограниченного увеличения количества автомобилей и бесконечного расширения для них дорог, ради производства быстро перегорающих лампочек, ‘вовремя’ ломающихся холодильников и телевизоров, ради производства того, что потом невозможно или трудно утилизировать, не нанося ущерба природе, ради всей этой безумной гонки за химерой нравственный человек не станет уничтожать леса и сжигать нефть! Переход к реальному учету баланса потребностей и возможностей — уже давно не революция взглядов, а элементарное следование здравому смыслу и известным экономическим подходам. Это экономический профессионализм на уровне грамотного счетовода. Благодаря многочисленным исследованиям последних десятилетий, разработанным методикам возможность прогнозирования, планирования и надлежащей коррекции количества и качества потребления, соотнесенного с имеющимися ресурсами, ныне существует. Остальное — дьявольская западня бесконечной конкурентной борьбы и гонки за сверхприбылями. И дело лишь в политической воле. Поэтому в связи с политическими реалиями полагаем важным отметить, что безнравственно:

— называть тупиковый путь развития (возрастающее потребление при истощающихся ресурсах) прогрессом;

— утверждать, что только полностью свободные, не ограничиваемые государством рыночные отношения приведут к равновесию между потребностями и возможностями, а страну — к всеобщему благоденствию;

— считать эксплуатацию обеспечением занятости, финансово-экономическую зависимость — включением в мировое сообщество;

— называть вора ‘эффективным собственником’;

— искажать информацию в угоду политической и экономической алчности;

— измерять качество жизни размером ВВП на душу населения;

— прививать народу мысль, что если в стране рынок и демократия, то все остальное сложится и приложится само собой.

Основа нравственной экономики — осознанный и выверенный баланс между имеющимися ресурсами и допустимым их потреблением. Одновременно это есть и нравственный общественный баланс. Целью жизни и развития общества должно быть его духовное развитие, а не производство все большего и большего количества продукции и возрастающее потребление. Сказанное — не призыв к аскетизму и не анафема гедонизму. Это — поиск гармонии между потребностями и возможностями.

Духовное развитие есть не только (и не столько) религиозное благочестие, не только возможность читать и писать книги, слушать и создавать музыку, любоваться и рисовать картины, но и с духовной осмысленностью, со счастливым подъемом пахать и сеять, стоять у станка, строить дома, исследовать неисследованное и изобретать новую технику, хорошо отдыхать, с удовольствием потреблять доступные блага, жить полнокровной материальной жизнью.

Осознанное и прочувствованное всем сердцем разумное самоограничение — вот настоящий высокий вызов человечеству, гибнущему в безумной гонке потребления. Этот призыв, прозвучавший в статьях многих мыслителей прошлого и современных отечественных писателей, экономистов, ученых, — этот призыв услышан многими. Но почти никем не воспринят как безотлагательное руководство к действию. Пока этот призыв не станет политикой государства, экономика будет нестись к катастрофе, а общественная нравственность — к моральному разложению.

Именно здесь — в выборе способа экономической жизни — лежит нравственная развилка, точка бифуркации. Или мы идем по тропе, ведущей к нравственной деградации, и тропа эта — экономика потребительства, или мы идем по пути нравственного роста, и путь этот — нравственная экономика.

На пути человека и человечества таких разветвлений много. Но есть и точка невозврата: последний поворот, за которым — гибельная бездна. Много раз имелась возможность выбора разумного и нравственного пути, были и попытки сделать правильный выбор. Наиболее близка к нравственному идеалу была экономическая модель Советского Союза. Но и ее оказалось недостаточно для формирования ‘необратимо нравственного’ общества. В очередной точке бифуркации мы свернули ‘не туда’. Есть опасность, что теперь точка невозврата может быть пройдена.

Но даже при переходе к тому, что мы называем нравственной экономикой, автоматического благорастворения норм морали в общественных нравах не произойдет. Автоматически, вследствие экономического детерминизма, нравственное общество не установится. Возникнут лишь базовые условия для последовательного и успешного формирования высоких общественных идеалов и нравственных норм. Кроме того, надо реально смотреть на вещи: никто в ближайшие десятилетия не сможет изменить порочную и гибельную экономическую парадигму общества потребления. А жить-то надо сейчас, когда порочное влияние экономической модели продолжает свою разрушительную работу, когда бок о бок живут люди, любящие свою страну больше материального благополучия, и люди, чье отношение к России можно выразить фразой из анекдота: кушать люблю, а так — нет.

Что нам остается делать? То же, что и всегда, то же, что придется делать и в условиях нравственной экономики: ‘нравоучить’. Для этого надо прежде всего такую цель перед собой поставить. В достижение этой цели следует вовлечь все имеющиеся институты и возможности. Чтобы знать, как повлиять на процесс формирования общественных нравов, надо изучать его, выявлять факторы, влияющие на нравственные нормы, учиться управлять этими факторами.

Сказанное означает, что надо не покладая рук, без устали, ежечасно и ежеминутно определять, насаждать и взращивать нравственные нормы, понимая, что процесс этот столь же необходим, сколь и бесконечен. И это не есть основание для пессимизма, для отказа от непрестанной работы по умягчению общественных нравов. Много ступеней у воспитания нравственности: отец и мать, детский сад и школа, двор, друзья, знакомые и родственники, сотрудники, начальники, СМИ, книги, ТВ, политики, спортсмены, все деятели культуры… И на всех этих этапах все должны быть непрерывно озабочены нравственным состоянием общества, ценностной шкалой, средствами ее управления, поддержания и пр.

Пока этого не делается. Лишь Церковь в рамках своей компетенции целенаправленно воздействует на общественные нравы, но, как мы уже говорили, эффективность этого воздействия неудовлетворительна. Социологи изучают, точнее, отслеживают состояние общественной нравственности, фиксируют изменения, происходящие в обществе, но не выявляют причин и факторов возникновения и изменения тех или иных нравственных норм.

Нравственность — это самое главное и ценное, что делает человека человеком. И не ‘валовой продукт на душу населения’ должен стать мерилом прогресса, а ‘нравственность на душу населения’.

Что нового для практической работы по созиданию нравственного общества дает нам напоминание о разграничении понятий морали и нравственности? Ответ на поставленный вопрос позволит ясно увидеть и осознать мозаичность структуры общественной нравственности, понять, что разные общественные группы придерживаются разных нравственных норм. Даст возможность осознать, как и почему нравственные нормы одних групп влияют на нормы других групп. Такой подход предоставит способ исследовать причины формирования разных нравственных норм в обществе и, установив причины, попытаться целенаправленно воздействовать на них, стремясь к построению нравственного общества.

 

Нравственный гомеостаз общества

 

Политическая палитра, структура общества, выражающая себя в политических партиях, неадекватна нравственной структуре, являющейся латентной объективной характеристикой общества. ‘Объективные’ социальные группы — это такие группы, которые существуют независимо от воли образующих их людей: например, национальные или национально-государственные, гендерные, возрастные и т.д.7. К ‘объективным’ можно отнести и социальные группы, которые могли бы быть выявлены по признаку сходства или различия нравственных норм. Такие социальные группы, как правило, не являются субъектами общественно-политической деятельности, поскольку лишены институциональных организаций, созданных для защиты и выражения их интересов, да и вообще лишены способности формулировать или осуществлять целеполагание. Они, однако, оказывают влияние на общественно-политическую жизнь, поддерживая или отвергая различные партии, фракции, призывы и программы правительства и т.д. Однако в силу неадекватности политических платформ интуитивно ощущаемым нравственным нормам люди, разделяющие близкие или совпадающие нравственные нормы, голосуют за разные партии (а потом, как правило, остаются неудовлетворенными). В действительности только та партия добивается настоящего успеха, которая в своих целях и задачах отразит подлинные нравственные напряжения и дискомфорт. Причем именно нравственное измерение любых лозунгов и целей является подлинным мерилом в глазах большинства. Так, большевики в 1917 году, позиционируя себя как ‘партию, выражающую интересы пролетариата’, предложили столь нравственно привлекательные лозунги прекращения войны, отмены сословий, национальных и религиозных преференций, передачи земли крестьянам и т.д., что получили поддержку не только пролетариата, но и значительной массы населения. Осознание социальной группой своих нравственных норм становится мощным ресурсом этой группы.

До сих пор в нашей стране существует такая путаница в попытках идентификации собственных индивидуальных взглядов, интересов, нравственного кодекса и соотнесения их с платформами и программами политических партий, что состояние умов в обществе можно характеризовать как полную дезориентацию. А дезориентированное общество легко пойдет за кем угодно и куда угодно.

Только политическая система, обеспечивающая оптимальные условия для субъективизации нравственно нормированных страт общества, для возможности выявлять свои нравственные ориентиры, находить нравственно близкие политические партии, сможет обеспечить нравственный баланс общества. Именно баланс, а не полный консенсус по всем позициям. Необходимо выявить зону, поле консенсуса, тот набор нравственных норм, которые разделяет большинство социальных групп общества. Вокруг этой зоны нравственного консенсуса остаются различия и разногласия, однако само его существование позволит вести ‘межнравственный’ диалог. А без него страна никогда не вступит на путь устойчивого развития, духовного и материального благополучия.

Поиск зоны нравственного консенсуса в обществе возможен, если нравственные кодексы, нормы отдельных социальных групп будут для начала определены, сформулированы. Потом следует определить совпадающие, пересекающиеся нормы, потом — области возможных компромиссов, взаимных уступок, наконец, надо четко понять зоны неприемлемых компромиссов. На таком базисе может быть построена модель равновесного сосуществования нравственных норм между социальными группами, придерживающимися разных ценностей, динамического равновесия вокруг зоны консенсуса, нравственного гомеостаза. В обществе нужны и коллективисты, и индивидуалисты, и терпеливо-покорные носители глубинных оснований жизни, традиции, и ‘хуцпаносители’ — эгоистичные авантюристы, толкающие общество куда-то в неведомое, к ‘прогрессу’. Должна быть и ‘умеренность во всем’, и не дающий замереть в социальной апатии потребительский интерес — изменяющийся, но не тупо растущий в ущерб всему. Между ними должно быть взаимодействие, некое динамическое равновесие, и такую модель общества уже вполне можно себе представить. И основное ядро общества — те самые ‘живущие по преданиям и рассуждающие по авторитету’ — вовсе не ‘толпа’, как их обозначил Белинский, а основная часть народа, консервативная его часть, без которой ‘здесь ничего бы не стояло’. ‘Жить по преданиям’ — это и есть сохранение и передача из поколения в поколение неких традиций, представлений о хорошем и плохом. И не случайно при попытках перевода русского понятия ‘нравственность’ на, например, английский язык пользуются выражением social custom — что дословно означает ‘народный обычай’, то есть предание, традицию. Но не будет жизни у общества, на сто процентов состоящего из одних ‘консерваторов’: нужны бунтари, те люди, которые стремятся самостоятельно выработать формулу жизни исходя из личного опыта, обстоятельств и т.п.

Имея подобную модель, можно начать движение к ней, опираясь на знание движущих сил, управляющих формированием нравственных норм.

Какие же группы и силы являются наиболее влиятельными на нравственном поле боя? Наиболее влиятельные (и отнюдь не в силу морального авторитета) социальные группы в России — это слой, направляющий социально-экономическое развитие страны, и слой, управляющий СМИ. Вторая группа заметнее, поэтому большинством людей принято источником нравственного разложения общества считать СМИ, и телевидение в особенности. Это так, но СМИ — лишь последнее звено в цепочке причинно-следственных связей. Ответственность за размывание нравственных устоев общества лежит прежде всего на тех, кто определяет и направляет политическую и экономическую жизнь страны.

Российское руководство 90-х отличалось редкой формой радикальной безнравственности, маргинальности взглядов. Им не двигало ничего, кроме жажды наживы, комплексов неполноценности и мстительности. Оно не ставило перед собой никаких нравственных задач: даже притворное, ханжеское морализаторство ему было ни к чему. Несовпадение системы ценностей большинства населения и узкого слоя прорвавшихся к власти было столь трагическим, цинизм этой группы по отношению к взглядам и чаяниям большинства — столь вопиющим, обоснование собственных нравственных норм — столь ничтожным, что нестабильность достигла критической точки и страна была близка к полному уничтожению.

Руководство нынешнее тем, в сущности, и отличается от предшественников, что стало говорить, а в последнее время и совершать действия, направленные на улучшение общественных нравов. Призывы к социальной справедливости, развертывание социальных программ, проявление хотя бы выборочного уважения к собственному прошлому, укрепление авторитета страны на мировой арене, устремленность к самостоятельности государства — все это движение в сторону нравственного консенсуса, к поиску баланса между нравственным кодексом большинства и нравственным содержанием государственной политики.

 

Выводы и призывы

 

Человечество прошло огромный путь, и весь этот путь был стремлением к удовлетворению потребностей. Данные стремления в основном были оправданными: большая часть людей во все времена и у всех народов не ела досыта, не имела жилища и одежды, не удовлетворялись ее творческие и духовные потребности. Только в новейшее время появились страны и народы, сумевшие обеспечить необходимый (и даже во много раз превосходящий разумную потребность) уровень потребления для значительной части населения. Это стало возможным в том числе благодаря развитию технологий, выработке более справедливых оснований социальной жизни для своих граждан. Не только это обеспечило развитым странам высокий уровень потребления, но и создание специальных механизмов перераспределения богатств в пользу своих граждан. Стремление обеспечить стабильность собственного богатства, постоянный его рост породило новую форму возникновения и удовлетворения потребностей. Потребности научились генерировать, а их бесконечное удовлетворение, основной сутью которого является постоянно сохраняющаяся неудовлетворенность, объявлено нормой жизни, внедрено в массовое сознание как естественная и правильная цель.

Производить как можно больше и потреблять как можно больше — вот лозунг всех когда-либо существовавших экономических систем8. Это тупиковый путь развития вне зависимости от того, каким способом он реализуется — капиталистическим или социалистическим. Сегодня это стало ясно, как никогда прежде. Исчерпаемость важнейших природных ресурсов уже видна, давление на экологию планеты приближается к катастрофическому. То, что необходимо срочно вводить жесткие требования ограничений некоторых видов негативного воздействия на природу, превратилось в международную правовую норму. Но этого мало. Должно стать нравственной, более того — моральной нормой требование разумного самоограничения потребностей. Призывы к этому слышны давно9. Но они отвергаются, и не только алчными бизнесменами, но и той частью общества, от которой люди жаждут услышать слова надежды, — политическими лидерами.

Нравственность индивидуальна и субъективна. Мы, однако, способны так или иначе опознавать нравственно близких нам людей, ощущать нравственную общность в каких-то основных, самых важных нормах. Это и дает основание говорить о возможности выявления больших социальных групп, придерживающихся сходных нравственных норм, хотя бы эти группы и не были никак формализованы. Задача в том и состоит, чтобы научиться осознавать свои нравственные нормы, уметь ими управлять и — самое главное — отличать нежелательное влияние на нравственность от влияния благотворного. Средства, пагубно влияющие на нравственность, зачастую бывают сокрыты масками праведности и благочестия, пламенными призывами к высоким целям, они могут выглядеть как искренние сочувствие и сострадание. Но это сочувствие может оказаться ловкой попыткой сбить с нравственного пути на путь ложный.

Что же может и должно служить критерием, признаком, выявляющим истинные цели? А просто надо попытаться оценить: достижима ли предлагаемая цель на практике и каким путем к ней предлагают идти. И если цель оказывается при трезвой оценке возможностей красивой химерой либо же она в принципе реализуема, но по дороге к ней надо совершить безнравственные поступки, стоит насторожиться и еще раз все взвесить. Надо научиться узнавать, идентифицировать свои нравственные нормы. Надо научиться распознавать за всякого рода сладкими и соблазнительными призывами их нравственную суть. И стараться понять — совпадает она с нравственным кодом или нет, стоит идти за этим политическим лидером или нет.

Распавшаяся общность — например, государство — может собраться как целое, если нравственный код большинства общества не разрушен. Тогда люди будут узнавать друг друга по совпадению нравственного кода. Если же нравственное ядро страны, народа, цивилизации разрушено основательно, то за этим последует распад этой общности. Распавшиеся части перестанут узнавать друг друга и ощущать себя едиными, сообщниками. Самое главное — нравственная близость — перестанет скреплять эту общность, и при любом насилии извне она разрушится.

То, что соблюдение нравственных норм является залогом общественного благополучия, скажет каждый православный и каждый мусульманин. Если бы все придерживались и в душе, и в жизни одних, общих для всех нравственных норм, в государстве царили бы покой и благоденствие. Но это недостижимо — и не только на практике, но, на наш взгляд, и в теории: мир иначе устроен. Но мы уверены, что благоприятное взаимодействие неантагонистических нравственных кодов возможно и способно оказать стабилизирующее воздействие на любое общество. Мир ждет от России нового слова, новой надежды на созидание общества справедливости, общества высокой нравственности. Сегодня, как никогда прежде, такое слово может быть сказано, и сказано в России. Может и должна быть сформулирована доктрина нравственного общества, построенного на основаниях нравственной экономики, основным принципом которой является не максимизация прибыли, а удовлетворение разумных потребностей, согласованных с возможностями природы. И не только сформулирована, но и реализована на практике.

 

Примечания

1. Самодуров В. Воры в законе: короли криминального мира // Аргументы недели. № 45 (79). 7 ноября 2007.

2. См.: Гусейнов А. Мораль и цивилизация // Философия культуры-97. Самара, 1997; Он же. Мораль и рынок // Культура российского предпринимательства. М., 1997; Он же. Этика и мораль в современном мире // Этическая мысль. Ежегодник. М., 2000.

3. Он же. Мораль и рынок; Он же. Этика и мораль в современном мире.

4. Ахиезер А.С. Нравственная динамика общества: возможности прогнозирования // Социологический журнал. 1995. № 4. С. 5-21.

5. Возможно, единственным исключением является Межпартийное совещание по внешней политике при Государственной Думе РФ 4-го созыва. Цель и смысл деятельности этого Совещания, состоящего из представителей пяти думских партий, — находить зоны консенсуса во взглядах на внешнюю политику страны. Опыт 2006-2007 годов дает некоторые основания надеяться, что этот механизм получит дальнейшее развитие. Хочется выразить надежду, что этот опыт послужит примером и отправной точкой поиска зоны сперва политического, а затем и нравственного консенсуса конкурирующих политических партий.

6. См.: Симчера В.М. Нравственная экономика. М., 2006.

7. См.: Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология. М., 1996.

8. Подобный ориентир свойственен не только так называемым капиталистическим системам. Строительство коммунизма в СССР также было подчинено этой цели. Политическое переустройство России мотивировалось целями экономического роста, роста благосостояния людей. И это, несомненно, было оправданно, поскольку не были удовлетворены даже минимальные жизненные потребности. Однако коммунистический принцип ‘от каждого по способностям, каждому по потребностям’ как идеал, как конечная цель развития с высоты сегодняшнего понимания проблемы выглядит ошибочным, ибо никак не регламентирует размеры этих потребностей. Но не в этом была трагедия страны, приведшая к ее гибели. Трагедия была заложена в нравственном ядре идеологии и в практическом ее воплощении. Бесспорные экономические и политические достижения периода строительства социализма в СССР девальвированы безнравственным, с точки зрения большинства народа, применением методов, допускающих несправедливость, неоправданное насилие и жестокость, ограничения свобод и т.д. И хотя эта власть привела народ к невиданному благополучию, народ не только не встал на ее защиту, но и спустя почти два десятилетия не желает ее возврата. И дело здесь не только в антисоветской, антикоммунистической пропаганде, которая, несомненно, вносит свой вклад, но и в подсознательном неприятии, в неких нравственных несовпадениях с прошлым. Это не означает, однако, что нравственных совпадений с настоящим больше. Их, может быть, и гораздо меньше, но из точки ‘настоящее’ хочется двигаться в точку ‘будущее’, которое должно непременно быть прекрасным, лучше всего того, что было и что есть, — так уж мы устроены.

9. См.: Schumacher E.F. Small is beautiful. Hartley & Marks, 1999; Россия на пути к устойчивому развитию. М., 2003; Ларуш Л. Физическая экономика. М., 1997.

 

Политический класс, 26.05.08, 20.06.08.